На главную

Аккорды

 

Предыдущая Следующая

Джон никого не уважал, - продолжает Телма, - но его всегда окружали поклонники. Одна девушка была безумно влюблена в него, все время плакала. У него были комплексы. Он стеснялся своих очков и ни за что не хотел их носить. Даже в кино. Однажды мы пошли на фильм с Элвисом, он и тогда не надел очки. В этом фильме показывали неприличную рекламу нейлоновых чулок, Джон ничего не разглядел, и мне пришлось потом все ему пересказывать. Я никогда не относилась серьезно к его музыке. Он сообщал, что написал новую мелодию, и это было для меня истинным чудом - просто оттого, что кто-то может сочинять. Но оценить, насколько его музыка хороша, я не могла. То, что люди способны сочинять мелодии, - это и есть самое невероятное. Я понимала, что он может стать знаменитым, но понятия не имела как. Он был ни на кого не похож, отличался абсолютным своеобразием. Кем он должен стать, чтобы прославиться? Может быть, комическим актером?

Джон в основном подтверждает рассказ Телмы. Но его собственные воспоминания совершенно сухи и лаконичны, ни ностальгии, ни юмора в них не сыщешь. Так было, и все тут. "Так как у меня в колледже денег не было, я должен был или одалживать, или воровать", - говорит он. Мими рассказывает, что выдавала ему на карманные расходы 30 шиллингов в неделю, и не может понять, на что он их тратил.

- Я все время тянул монеты из таких собачонок, как Телма. Конечно, у меня был жестокий юмор. Это началось еще в школе. Однажды мы возвращались из школы и успели пропустить несколько стаканчиков. В Ливерпуле полным-полно каких-то уродов. Например, эти лилипуты, которые продают газеты. Вообще-то я никогда не обращал на них никакого внимания, но в тот день они чудились мне повсюду. И это так нас смешило, что мы просто не могли остановиться - все хохотали и хохотали. Наверное, таким образом мы скрывали свои чувства. Я бы никогда не причинил боль калеке. Просто такие у нас были шутки, такие привычки.

В колледже Джон познакомился еще с двумя студентами. Стюарт Сатклиф учился на одном курсе с Джоном, но в отличие от него подавал большие надежды как художник. Очень изящный, худощавый, артистичный, нервный, со взглядами ярого индивидуалиста. Они с Джоном быстро стали друзьями. Стюарт восхищался манерой Джона одеваться, вести себя, атмосферой, которую Джон создавал: настоящая сильная личность, подавлявшая свое окружение. В свою очередь Джон отдавал должное знаниям и художественной интуиции Стюарта.

Стюарт не умел играть ни на одном инструменте и мало что знал о поп-музыке, но был совершенно потрясен, услышав, как Джон и его группа играют во время обеденных перерывов в Художественном колледже. Он всегда говорил, что они играют великолепно, еще в ту пору, когда их манера не производила ни на кого ни малейшего впечатления. Пожалуй, Джордж и Пол немножко ревновали к Стюарту и его влиянию на Джона, хотя Джон никому не показывал, насколько восхищается Стюартом. Джон непрерывно нападал на Стюарта и всячески пытался задеть его. Пол не отставал от Джона и тоже поддевал Стюарта, хотя искусство живо интересовало его и, подобно Джону, он почерпнул у Стюарта множество новых идей - и чувство современности.

В Художественном колледже Джон сблизился и с Синтией Пауэлл, ставшей впоследствии его женой.

- Синтия была такой тихоней, - говорит Телма, - полная противоположность нам. Она жила на другой стороне реки, в респектабельном районе. Ходила в элегантных костюмах, была очень хорошенькая, но рядом с Джоном ее невозможно было представить, она ему явно не подходила. Джон же без конца повторял, какая она замечательная. Я ничего не могла понять. Я бросила колледж на год, а когда вернулась, узнала, что они вместе. Я надеялась, что он теперь немного успокоится, придет в себя, но получилось совершенно наоборот.

Синтия Пауэлл была сверстницей Джона и, так же как и он, занималась изучением шрифтов, но в течение первого года они не замечали друг друга и вращались в разных кругах: она - застенчивая, утонченная девушка с той стороны реки, а он - шумный ливерпульский "тедди-бой".

- Я была в ужасе от него. В первый раз я обратила на него внимание во время лекции, позади него сидела Хелен Авдерсон и гладила его по волосам. Во мне что-то запротестовало. Сначала я почувствовала раздражение. Но потом поняла, что это ревность. Впрочем, я с ним совершенно не общалась, если не считать, что он крал у меня линейки и кисти. Джон выглядел тогда отвратительно. Он ходил в длинном твидовом пальто, которое перешло к нему после смерти дяди Джорджа, с набриолиненными, зачесанными назад волосами. Он нисколько не нравился мне. Весь какой-то неряшливый. Но у меня и возможности не было познакомиться с ним. Я не входила в его окружение. Была благовоспитанной девочкой - во всяком случае, я так считала.

- Маменькина дочка, - говорит о ней Джон. - Воображала. Мы все смеялись, издевались над ней. Завидев ее, мы с Джеффом Мохамедом кричали: "Тихо! Не выражайтесь! Синтия идет".


Предыдущая Следующая

michelle ranyar © 2003