На главную

Аккорды

 

Предыдущая Следующая

"Это просто гениально, Джон, – твердил я ему. – Тебе надо написать в таком духе целую книгу."

"Ну ладно, так и быть, – согласился он в конце концов. – Я попробую каждый вечер после школы писать по куску." После этого каждое утро Джон приносил в школу новый рассказ или стихотворение, красиво записанные и проиллюстрированные в специальной тетради, которую он позже назвал "The Daily Howl" (Ежедневный вой).

В нее вошли сатирическая пародия в стихах на Дэйви Крокета – "Рассказ Дэйви Костылеголова" (каламбур, основанный на омонии фамилии Сrockett и словосочетания Crutch-Head (crutch – костыль, head – голова). – прим. пер.) и рассказ, инспирированный популярной песней "Suddenly There Was A Valley", который начинался словами: "вдруг откуда ни возьмись едет-поедом лакей..." Один весьма сюрреалистический рассказ назывался "Морковка на картофельных приисках". Эти эпические творения перемежались с "быстрыми озарениями" вроде сводок погоды ("Завтра будет влажно с переходом на неважно, засушливо и задушливо") и бесчисленными рисунками.

К тому времени Джон взялся за физические недостатки людей: карликов, слепых и калек, которых он жестоко пародировал при каждой возможности. Многие персонажи его рисунков обладали длинными шеями, одной ногой – или тремя – или двумя головами. На одном из знаменитых рисунков Джона изображен слепой человек, которого слепая собака (оба в черных очках) ведет мимо знака "автобусная остановка", под которым автор коряво написал слово "почему?".

Среди наших одноклассников спрос на его литературные опусы был настолько сенсационным, что Джон составил список очередности. Даже после неизбежной конфискации журнала он продолжал привлекать к себе интерес читателей; один из учителей рассказал по секрету, что эта тетрадь циркулировала по учительской и что некоторые из его коллег с более широкими взглядами были очень впечатлены талантом и воображением Джона. Однако, ряд других учителей не разделял их восторгов. Первая "книга" Джона так и не была возвращена ему до самого конца 60-х, пока какой-то школьник Куари Бэнк где-то не откопал ее и не отправил автору. Возможно, сейчас она хранится у Йоко.

Отрицательное отношение к Куари Бэнк проявилось у Джона даже в его интервью 15 лет спустя. "Разве никто не видел, – риторически спрашивал он, – что в школе я был умнее других? Что сами учителя тоже глупы? Что вся их информация была мне просто не нужна? В школе я был ох...нно одинок..."

"Хотя бы пара учителей могла бы поддержать мое стремление делать то-то или то-то, рисовать или писать картины. Но вместо этого они пытались вылепить из меня какого-то ё...го дантиста или учителя... Я не стал чем-то после успеха БИТЛЗ, или когда вы там обо мне услышали, я был таким всю свою жизнь."

В начале второго года учебы в Куари Бэнк состоялась еще одна наша стычка, чуть не оказавшаяся последней. Это произошло во время лабораторных занятий, на которых мы с еще четырьмя ребятами сидели за одним из длинных столов, уставленных разными сосудами и бунзеновскими горелками. Я тогда только-только завязал свою первую романтическую дружбу и с гордостью показал Леннону цветную фотографию юной леди, с которой подружился. Краснея, как рак, я видел, что Джон изучает портрет и тут же пожалел, что доверился ему, заметив, как его губы искривляются в циничной усмешке.

Мои наихудшие опасения подтвердились, когда он, не раздумывая, передал этот бесценный фотоснимок моему заклятому врагу – мальчику по имени Билл Смит. "Это подружка Пита, – сказал Джон. – Как ты ее находишь, Билл?"

Пока я корчился от стыда на своем стуле, Билл Смит покосился на портрет и издал непристойный возглас разочарования, от которого Джон разразился сиплым смехом, и это окончательно вывело меня из себя. Дело было даже не в Билле, хотя мы и были смертельными врагами, а в том, что Джон предал мое огромное доверие, которое я оказал ему, показав первому из людей эту фотографию. Я уже почти решился вылить на него бутылку кислоты. "Ё... ган..., Леннон!" – заорал я и сбросил его со стула.

Учебники и бунзеновские горелки полетели в разные стороны, а мы, яростно пинаясь и дерясь, упали на пол. "Эй, кончай, Пит! – закричал вдруг Джон. – Ты что, шуток не понимаешь?"

Тут до меня дошло, что он больше не отвечает на мои удары, а лихорадочно ощупывает пол лаборатории. "Мои очки, Пит! – с трудом произнес он, – ты не видел мои очки?"

Заметив лежавшие неподалеку очки, я занес над ними ногу, словно собираясь растоптать их. "Вот они, Джон", – произнес я, драматически опуская к полу свой ботинок.

"Нет, Пит, не делай этого! – завизжал он. – Пожалуйста, Пит, не надо!"

Я "неумолимо" опустил ногу в нескольких сантиметрах от очков. Лицо Джона побелело от ужаса.

"На, забирай, пидор четырехглазый, – сказал я, возвращая ему невредимые очки. – Будешь знать как обси... мою подругу." В этот момент подоспел преподаватель и за волосы протащил нас через всю лабораторию, после чего заставил принести взаимные извинения и пожать друг другу руки.


Предыдущая Следующая

michelle ranyar © 2003