На главную

Аккорды

 

Предыдущая Следующая

По случайности, ежегодная церемония окончания колледжа проводилась на поле, непосредственно примыкающем к дому Пола МакКартни. И вот, в завершающий день первого года своей учебы, чеканя шаг вместе с остальными кадетами колледжа на торжественном марше, я вдруг увидел на крыше его дома Джона, Пола и Джорджа с ведрами на голове и швабрами на плечах, изображавших пародию на наш парад. Думаю, незачем объяснять, каких усилий мне стоило сохранить серьезное выражение лица и не сбиться с шага.

Как только церемония окончилась, я сразу бросился в дом МакКартни. "Это что за х...ня, Джон?! – взорвался я. – Из-за тебя я опять чуть не вляпался в г...!"

К тому времени я уже не хотел подвергать опасности свое пребывание в полицейском колледже.

Что касается Джона, то его первоначальный энтузиазм по поводу Художественного колледжа быстро пропал. Ожидая учебы в богемной среде, где можно было бы развивать свои уникальные артистические таланты, он обнаружил, что имеет очень мало общего с сокурсниками, которые предпочитали разбиваться на снобистские группировки, и в целом отвергали рок-н-ролл, предпочитая ему традиционный джаз, а Джон его всегда ненавидел. Но хуже всего было то, что его художественный класс казался ему не таким вдохновляющим, как наши уроки в Квари Бэнк.

На занятиях по каллиграфии Джон должен был проводить большую часть времени за вычислением размеров различных букв алфавита.

"Это все та же проклятая арифметика", – ворчал он.

Даже когда он получал возможность порисовать, его отчитывали за нетрадиционное чувство пропорции и перспективы, которые, как говорили преподаватели, были просто "НЕНОРМАЛЬНЫМИ".

Все это привело к тому, что Джон стал "срываться" с занятий еще чаще, чем в Квари Бэнк. Но здесь уже не было директоров, которые пригрозили бы ему розгами, и он безнадежно все больше и больше отставал по всем предметам.

К концу первого года учебы в Художественном колледже язвительность и цинизм Джона успели приобрести устрашающие размеры. И тут – 15 июля 1958 года – его жизнь потрясла трагедия.

Была теплая субботняя ночь и, не имея никаких планов, я решил заскочить к Найджелу Уэлли. Как только он открыл дверь, я понял, что произошло нечто ужасное. Он был очень бледен и сильно дрожал.

"Маму Джона... – сказал он, – только что убили..."

Пока я пытался осознать эту страшную новость, Найдж сбивчиво рассказал, что час или два назад он заходил к Джону, но не застал его, а встретился с Мими и Джулией, весело болтавшими у ворот сада. (По горькой иронии судьбы, Джон проводил тот уикэнд в Аллертоне, в доме Джулии). Джулия уже собиралась домой и Найджел предложил проводить ее до автобусной остановки. Они обменялись несколькими шутками, после чего Джулия попрощалась и начала переходить Менлав-авеню.

В следующую секунду Найдж услышал визг тормозов. Оглянувшись, он увидел в воздухе тело Джулии, с силой подброшенное мчавшейся машиной. Когда он и Мими подбежали к ней, она уже была мертва.

Найдж и по сей день терзается мыслью о том, что скажи он ей тогда еще несколько слов – она, возможно, и сейчас была бы жива... Он переживал смерть Джулии столь же глубоко, как и ее сын.

На следующий день я встретил Джона в Вултоне.

"Мне очень жалко твою маму", – запинаясь пробормотал я.

"Я знаю, Пит", – спокойно ответил он.

Для нас с Джоном этих слов было достаточно и больше мы к этой теме никогда не возвращались. Ведь никакими словами невозможно было выразить, не говоря уж о том, чтоб облегчить ту молчаливую боль, которую он должен был испытывать.

Кроме того, Джон решил продолжать жить так (конечно, внешне), словно ничего особенного не произошло. Но я прекрасно понимал, что это только видимость; все, кто хорошо знал Джона, не могли не заметить перемен, которые происходили в нем.

Впервые в жизни он начал пить в запой. Однажды ночью я наткнулся на Джона, распластавшегося на заднем сидении последнего автобуса, шедшего в Вултон. Приведя его в полусознательное состояние, я пришел к выводу, что он провел в этом автобусе уже несколько часов и не один раз съездил в пригород и обратно. Эта одиссея закончилась тем, что я выволок его из автобуса и кое-как дотащил до постели в Мендипс.

Поскольку Джону приходилось жить на скудную студенческую стипендию (его деятельность все еще не давала доходов), он взял в привычку поддавать во всевозможных ливерпульских притонах и нелегальных питейных заведениях, донимая своим краснобайством и попрошайничеством несчастных клиентов. Вместе с тем, Джон чувствовал себя очень жалким и униженным, когда приходилось выпрашивать немного мелочи и имел обыкновение с пугающей жестокостью отвечать тем, кто смеялся над ним или раздражал его.

В одной забегаловке, например, он почувствовал неприязнь к пианисту с еврейскими чертами лица по имени Рубен, который мне лично показался вполне приятным парнем. Пока Рубен мужественно продолжал бренчать по клавишам, Джон, как всегда, в стельку пьяный, упорно пытался сорвать выступление, выкрикивая: "жид ползучий!" и "тебя со всеми остальными надо было сунуть в печь!". В конце концов он довел беднягу до слез.


Предыдущая Следующая

michelle ranyar © 2003