Аккорды |
|
|
Однако, несмотря на подобные инспирируемые Ленноном
развлечения, мои чувства к новому "соучастнику преступлений"
находились в немалом смятении. Ведь, в конце концов, Джон был почти на год
старше: я родился 4 августа 1941 года, а Джон – 9 октября 40-го, а разница,
скажем, между шестью и семью была очень существенной. Я начал ощущать, что
Найдж и Айв запросто отдают этому самодовольному новичку ту же дань уважения,
которую раньше приберегали для меня одного. Конфликт был неизбежен... И самую первую трещину в броне Джона я обнаружил в
воскресной школе. Перед началом занятий миссис Кларк всегда просила нас полностью
назвать свои имена. И тут выяснилось, что мать Джона в нетипичном порыве
патриотических чувств одарила его вторым именем Уинстон (в честь того самого
Черчилля). Хотя эта тайна была поведана миссис Кларк почти беззвучно и с явным
нежеланием, я довольно быстро смог расшифровать два слога, невнятно
пробубненные между "Джон" и "Леннон". Я также решил, что
для розовощекого семилетнего мальчугана имя Уинстон было более чем странным.
Нанося ему очередные оскорбления, я стал звать его "Винни"
("Winnie" – уменьш. от женского имени Уинифред. – прим. пер.) каждый
раз, когда чувствовал, что его нужно немного приструнить. В компании Джон всегда делал вид, что не замечает
моих упоминаний об этом ненавистном имени. Уже в том юном возрасте он понимал,
что иное поведение будет лишь способствовать распространению его "страшной
тайны" и побудит остальных членов банды присоединиться к моим неприятным
крикам "Винни! Винни!". Напротив, он ждал возможности разобраться со
мной персонально, с глазу на глаз. И эта "разборка" произошла однажды днем,
когда я мирно шел домой через Тип к месту пересечения Менлав-авеню и Вэйл-роуд.
Посреди этого пустыря возвышалась насыпь, поросшая кустарником и небольшими
деревцами – и вдруг оттуда появился Джон Уинстон Леннон. Без лишних слов он встал
между мной и моей конечной целью пути. "Слушай, ты, – сказал он, не
повышая голоса и глядя на меня сверху вниз через свои круглые очки, – если ты
еще будешь называть меня "Винни", я из тебя сделаю отбивную." "Ну давай, Винни, – ухмыльнулся я, – только
сперва это нужно доказать и я хотел бы посмотреть, как ты это будешь
делать." Доказательств долго ждать не пришлось. В следующую
секунду я уже лежал на лопатках, а Джон, сидя на мне, придавливал мои бицепсы
коленями. "Итак, – торжествуя сказал он, прижав для
верности к земле и мои кисти, – больше ты не будешь называть меня этим именем,
правда?" "Нет, нет, – пробормотал я. – Конечно,
нет." "А ты в этом уверен, Шоттон?" "Слушай, Джон, – сказал я, – твоя взяла, но
если ты собираешься меня бить – давай, не откладывай." Инстинктивно я почувствовал, что он не в состоянии
ударить того, кого сделал беззащитным. "Ладно, Шоттон. Давай, обещай, что больше не
будешь звать меня "Винни" или говорить кому-то, что меня зовут
Уинстон, и я тебя отпущу." "Обещаю." "А ты не врешь?" – я уже почувствовал, что
его хватка ослабевает. "Да провалиться мне на этом месте!" После этого Джон освободил меня, а я сделал вид, что
бегу домой. Но едва удалившись на безопасное расстояние, я обернулся и дал
ответную очередь: "Винни-Винни-Винни-Винни-Винни!!!" Если бы взглядом можно было убить, в следующую
секунду я был бы мертв. "Ну, Шоттон, ты за это расплатишься!" –
взбушевался Джон, показывая мне кулак. "Ну тогда попробуй догнать меня, Леннон!" Каждый из нас стоял на своем месте, как вкопанный,
посреди грязного поля. Джон смотрел на меня, а я, ухмыляясь, – на него, и очень
медленно на его лице появилась широченная улыбка. Он понял, что его перехитрили, но оба мы понимали и
то, что эта наша "разборка" в конце концов была не более – или не
менее, чем просто игрой и шуткой. И в этот момент полного взаимопонимания, я
понял, что мы с Джоном, по крайней мере, будем хорошими приятелями. (Джон, со
своей стороны, убедился в том, что я заметно уступаю ему в чисто физической
силе.) Эта стычка в Типе – мое первое отчетливое
воспоминание о Джоне Ленноне – ознаменовала настоящее начало нашей дружбе: в
течение нескольких следующих лет нам двоим суждено было стать буквально
неразлучными. В целом я сдержал свое обещание. Я никогда больше не
разглашал его второго имени и впредь называл его "Винни" в очень
редких случаях, когда он вел себя со мной слишком нагло – и то вне пределов
слышимости ушей наших друзей. Тогда он часто мстил мне тем же, обзывая меня
"Снежным Комом", после того, как я неосмотрительно назвал ему свое
самое первое прозвище. (Так меня окрестили няньки в больнице, где я родился, за
мою белокурую голову, которая тогда казалась снежной.) После того, как наши отношения стали напоминать
отношения двух сиамских близнецов, Джон переименовал нас в "Шеннона и
Лоттона". Уверен, вы согласитесь, что это звучало лучше, чем "Винни и
Снежный Ком". Это также указывало на ряд зарождающихся черт характера
Джона (хотя в то время я едва ли мог это знать). |