Аккорды |
|
|
С Рори и "Ураганами" мы играли повсюду, объездили всю округу и даже побывали в других городах. Когда мы приехали выступать в Лондон, помню, мы отправились в "Лицей", но ни одна девушка не согласилась потанцевать с нами. Мы держались все вместе, выстроились в шеренгу, подошли к одной девушке и спросили: "Извините, вы хотите потанцевать?" Она ответила: "Вы что, спятили?" Со следующей получилось так же. Я спросил: "Извините, вы хотите потанцевать?" – "Отвали". В тот вечер мне удалось потанцевать только с француженкой, которая не нашла других кавалеров. Вот как это было. Работая и играя на ударных, я скопил немного денег и в восемнадцать лет купил свою первую машину. Это было важное событие, потому что до сих пор мне не везло. На выступления мне приходилось ездить в автобусе, поэтому я брал с собой только малый барабан, тарелки и палочки. Я был вынужден брать взаймы большой барабан и тамтамы у других групп, выступавших там же, где и мы. Иногда мне отказывали. А бывало, я привозил всю свою аппаратуру, все помогали мне установить ее перед выступлением, а потом все просто разбегались, а я оставался со своими барабанами. Помню, однажды ночью ребята помогли мне погрузить установку в автобус. Я сошел на своей остановке, до дома оставалось идти полкилометра, а унести сразу все четыре футляра я не мог. Я пробегал двадцать метров с двумя футлярами, постоянно оглядываясь на оставшиеся два, потом возвращался, хватал их, пробегал сорок метров и снова возвращался. Это было так ужасно, я думал только об одном: "Черт, как мне нужна машина!" Джонни Хатч, еще один барабанщик, собирал автомобили из запасных частей. У него я купил "стандарт-вангард". Эту машину я любил. Она доставляла мне уйму хлопот: шины постоянно лопались, вторая передача плохо включалась, но я гордился ею. Машину вручную покрыли красной и белой краской, словно фургон с мороженым. Покраска вручную означала только то, что Хатч не мог позволить себе пользоваться распылителем, зато я мог говорить: "Знаете, а ведь она покрашена вручную!" В 1959 году власти решили не призывать в армию тех, кто родился после сентября 1939 года. А я родился десять месяцев спустя. "Здорово, вот теперь-то мы поиграем!" – обрадовался я, ушел с завода и решил стать профессионалом в группе Рори. Когда у нас дома собрались родные, я сказал, что хочу поехать с группой Рори в "Батлинз". Мы должны были играть в дансинге "Калипсо" за 16 фунтов в неделю. До тех пор я играл только по вечерам и иногда днем. В моем роду были только рабочие и солдаты, я первым получил бумагу, в которой говорилось, что я инженер. Помню, дяди, тети и мой босс говорили: "Если ты не вернешься сюда хотя бы через три месяца, ты потеряешь половину навыков". А я ответил: "Ну и что? Барабаны – моя жизнь, я хочу быть музыкантом и поэтому собираюсь играть с Рори в "Батлинз". Так я и сделал. Работу я бросил, когда мне было двадцать лет. Я всегда твердо знал, что буду играть на барабанах. Это было моей мечтой, хотя случалось, что я забывал про нее и ненадолго увлекался чем-нибудь другим. Однажды незадолго до отъезда в "Батлинз" мы зашли в ливерпульский клуб " Джакаранда". Обычно по вечерам там играл джазовый оркестр, но в этот день в клубе почему-то околачивались трое парней с гитарами. Рори, Джонни Гитар и я подошли поближе, чтобы посмотреть, что они там играют. Этих ребят я раньше не знал: это были Джон и Пол, которые учили Стюарта Сатклиффа играть на басе. Мы были профессионалами, а они – просто мальчишками, которые корчили из себя артистов. На меня они не произвели никакого впечатления. В те дни они ничего из себя не представляли – просто горстка сопляков. А мы собирались в "Батлинз", подбирали туфли к костюмам – черно-белые туфли, красные костюмы, красные галстуки и платки – и предчувствовали, что наступают великие времена. (В то время Рори Сторм и "Ураганы" считались лучшей группой Ливерпуля, потому что выступали в одинаковых костюмах. Позднее Брайан Эпстайн настоял, чтобы и "Битлз" одевались одинаково.) Мы уехали в "Батлинз" на три месяца, и это было потрясающе. Когда мы только прибыли сюда, мы выбрали себе новые имена. Тогда-то Джонни Гитар выбрал свое, и мне тоже придумали прозвище – хотя нет, это произошло еще в Ливерпуле. Я носил множество колец, и меня окликали: "Эй, Рингз!" ("Rings" – "кольца".) Меня зовут Ричард, отсюда Ричи... и Рингз. А когда мы меняли имена, я назвался Ринго. Вместе с фамилией Старки это звучало неважно, поэтому я укоротил фамилию и добавил еще одно "р". Это имя я написал на большом барабане, с тех пор так и повелось. Мы постоянно работали, каждую неделю у нас менялись слушатели. В таком месте мы еще никогда не выступали. Стояло лето, в Ливерпуле нас ничто не держало. Жизнь в тамошних клубах оживала зимой. Рори был настоящим спортсменом. За барабанами стояло пианино, и в финале Рори забирался на него, танцевал шейк, а потом прыгал через мою голову. Это было потрясающе. А мой любимый номер назывался "Whole Lotta Shakin' Goin' On". |